Последыш - Страница 7

– Женщина пользуется истиной, пока она ей нужна и страстно хватается за ложь, если даже она совсем не нужна, или нужна только на мгновение, – снова вставил Гёте. – И это мгновение нужно только чтобы поразить других или соединить вещи, которые вечно были разделены между собой. В такой момент человек способен на предательство, но, предав самого себя, теряешь истину.

– Вот именно! – отозвался Иван Ильин. – Предательство, на мой взгляд, состоит в том, что человек внутренне, в своих сокровенных помыслах, чувствах, решениях или на тех же словах изменяет своему духовному принципу, не имея для того предметных оснований.

– И всё это женщина? – ибн Сина почесал макушку своего великолепного зелёного тюрбана, и по привычке сразу же взялся за эфес кинжала торчащего из-за пояса, усыпанного разноцветными каменьями. – Истина и справедливость – вещи, которым склонен каждый человек. Абсолютная справедливость так же недостижима, как и абсолютная истина; но справедливый человек отличается от несправедливого своим стремлением к справедливости и надеждой достигнуть её, как правдивый от лживого – своей жаждой истины и верой в неё.

– Мы не из тех, которым кажется, что нет ничего истинного и справедливого, но из тех, которые утверждают, что ко всему истинному присоединено нечто ложное, – раздался утробный голос из глубины комнаты. – И притом ложное настолько подобно истинному, что нет никакого признака для правильного суждения и принятия.

Все собравшиеся за столом разом оглянулись. Возле стены в арочной нише стояла небольшая, но истинно мраморная статуя Цицерона. Она-то и сообщила перемывающим косточки в вине своё личное мнение об обсуждаемых предметах и личностях.

А Шурочке последний тезис понравился больше других и она, поймав мысль, словно рыбу на крючок, принялась примерять её ко всем случаям жизни и в первую очередь к своему женскому или женственному началу.

Признаться, эти, да и не только эти вопросы интересовали девочку уже давно, а теперь, наслушавшись наставников, и подавно. Но собравшихся стоило укорить в нетактичности, а то начали женщиной, а кончили ложной истиной! Это, по меньшей мере, выглядело одиозно. К тому же в заключение пирушки надо было непременно вставить благодарственное слово. Поэтому Сашенька встала из-за стола, обратив тем самым на себя внимание честной компании.

– Спасибо всем, кто счёл возможным явится ко мне сегодня! – начала она надтреснутым голосом.

Выражаться так официозно Шурочке вовсе не нравилось, но в такой мишпухе гнилой базар сразу прикнокают, так что выбирать не приходилось. Тем более что лексика – это ярчайшее зеркало человеческого сознания и развития. А Сашеньке очень хотелось, чтобы уважаемые гости поняли её, поэтому, постаравшись увильнуть от надтреснутости, она продолжила: Можно сказать, я – the near future sooner than you think, то есть ваше недалёкое будущее, а оно ближе, чем может показаться. Я знаю законы этого мира, знаю определённую общественную установку для определённой кучки сапиенсов, которые зачастую считают себя вправе навязывать свои установленные правила, скажем, каким-то проклятым аборигенам. При этом не берётся во внимание культура этих аборигенов, уклад ихнего личного общества, их развитие и мышление. Так что ваши законные очень правильные зарисовки – это всё несусветная «маниловщина».

К примеру, веками у каких-нибудь каннибалов принято было скушать сердце побеждённого врага, чтобы слить две разрозненные до сих пор силы в одну, чтобы не позволить погибнуть силе побеждённого, а подарить ей дальнейшее развитие, пусть даже в чужом теле. И тут являетесь вы, самовлюблённые и цивилизованные, чтобы поахать, поохать и насильственно отучить каннибала от поедания сердца побеждённого противника, типа «не можешь – поможем, не умеешь – научим, не хочешь – заставим».

Самое интересное, что этот людоед, будучи побеждён, очень был бы благодарен победителю за своё съеденное сердце, потому как тот дарует душе его дальнейшую жизнь. А это выше всяческих побед, умозаключений и цивилизованных всплесков ручонками с всенепременнейшими утробными «ахами».

Вы много о чём поведали мне сегодня, но ни один из вас ничего не сказал о любви. О настоящей немеркантильной альтруистической и Божественной любви к ближнему. Пусть даже не к каждому ближнему, потому что любить всех просто физически невозможно. Я говорю о любви к ближним – именно вам, самым ближним. Как раз ближние и не получают вашей любви никогда.

Именно никогда! – возвысила голос Саша, чтобы перекрыть цивильное возмущение, волной прокатившееся меж гостей. – Именно вы, могучие, правдивые, бесстрастные и дерзновенные, с младенческого возраста могли сказать только «Дай!», потому что это слово было у вас первым. Именно вы, пользуясь функциональными и моральными влияниями на традиционное общество, заставляете всех голосовать «единогласно». И указываете толпе баранов путь к «собственному» решению. А те потом принимаются везде орать «Хайль!» или же «Виват!», подняв вверх указательный и средний палец как приветствие дьяволу, а на худой конец вопль «Нопасаран!» или «Хай жiвэ i процвэ свiдомая Укропiя!» – тоже не помешает. И ни один из вас, кузнецов человеческих душ, не обратил внимания на давно забытое потрёпанное слово Любовь.

Собственно, оно вами же потрёпано, потому что какая-нибудь сучка при случке с кобелем называет это не сексом, не траханьем, а любовью. И тут же вопит, мол, «Не виноватая я! Он сам в трусы залез!». Наверное, всё от переизбытка культурных чувств. И смею вам сказать, что те же современные каннибалы-архантропы всегда называют вещи своими именами, потому что у них другая культура и ложь с истиной, как сказал Цицерон, не составляют единое целое.